Страж Государя - Страница 40

– Не всё тугой мошной мерить можно! Противна мне твоя, генерал Франц, философия немецкая! – багровел от праведного гнева князь Фёдор Юрьевич.

– Всё надобно мерить только так! – отчаянно брызгал слюной Лефорт. – Ежели – в конечном итоге…

Пётр послушал-послушал эту жаркую дружескую перепалку, насмешливо поухмылялся в свои редкие кошачьи усы и внимательно посмотрел на Егора:

– Чего молчишь, верный охранитель? Думаешь? Вот и поделись-ка с нами мыслями своими высокомудрыми…

Было у Егора, конечно, и своё видение этого момента, но – Контракт, последняя надежда вернуться, хоть когда-нибудь, в свой мир – к обещанному собственному вечнозелёному островку в благословенном Карибском море… Поэтому и ответил – в правильном русле историческом, стараясь при этом и не дать герру Лефорту веского повода обидеться смертельно:

– О Балтийском море забывать никогда не следует! Там – ключ к будущему величию российскому. Но и с Веной сориться – очень опасно, она – пуп политики европейской. Да и с татарами посчитаться, османам преподнести дельный урок – дело весьма почётное… Неплохо было бы одним выстрелом убить сразу двух зайцев: и Вене угодить, да и свою армию проверить в настоящем деле! Готовы мы всерьёз воевать со Швецией, или рановато ещё задумываться об этом? Сей турецкий поход поможет нам и все недостатки вскрыть окончательно: в подготовке офицеров, в снабженческих и обозных службах, в косности генеральской…

– Чего это ты про генералов рассуждать вздумал, мужик сиволапый? Да высокое воинское искусство – оно подвластно только особам высокородным! – тут же впал в сильнейшую истерику старик-Апраксин, затрясся весь в гневном припадке, насилу успокоили…

А генералы иноземного происхождения – Гордон и фон Зоммер (покойник несостоявшийся) Егора неожиданно поддержали:

– Да, перед шведами – нужна пробная баталия! Весьма полезной будет она…

Борис же Голицын – владелец больших земельных угодий в полосе чернозёмной – всё больше на хлебные дела напирал:

– Воронеж, Курск, Белгород – вот истинные российские вотчины пшеничные! Как нам быть без хлеба? Хлеб – основа российская! А основу – её беречь нужно, и всех ворогов, от которых исходит угроза та, – уничтожать надо без устали! Кем бы те тати ни были…

Спорщики чётко понимали: в этот раз – всё решать царю. Только ему. Но, похоже, все уже прониклись и другой непреложной истиной: Пётр обязательно решится на эту войну! Да, страшно! Но надо же и начинать с чего-то! Определённо – не со шведов, чья дисциплинированная армия на тот момент заслуженно считалась непобедимой, сильнейшей в Европе…

Собралась большая боярская Дума. Серьёзная такая, полновесная, строгая и молчаливая – на этот раз… Пётр неуклюже, выставив вперёд своё правое худосочное колено, сидел на троне, ризы с левой стороны неряшливо сбились на сторону, лицо болезненно дёргалось, правый глаз явственно косил в сторону, мономахова шапка на голове скособочилась…

Царь молчал – до времени и до поры, предоставляя князю Фёдору Ромодановскому руководить всем важным разговором, а Егору (Алексашке) – частными делами и деталями: протокольной частью, если по-современному…

Егор всё понимал однозначно: вопрос о войне был уже решён – окончательно и бесповоротно, но ведь для войны серьёзной – и деньги необходимы солидные… Бояре, в данном случае, и есть те деньги. Вернее, их воля добрая. И силой грубою можно много денег набрать, но если по-доброму – получится гораздо больше, раза в два…

Долго судили-рядили, часов десять с половиной. Устали все, но перерыва (как и было договорено с царём) Егор не объявлял. Накал споров постепенно сходил на нет, голоса становились всё тише, тише… Он дождался, когда боярские представители полностью осоловели, и подал Петру заранее оговорённый знак…

Царь тут же вскочил с трона, упираясь своей мономаховой шапкой в низкий свод палаты, и рявкнул – неожиданно-страшным голосом:

– Что ж, бояре высокородные? Как приговорите? Не слышу! А?

– Воля твоя, государь наш! – тут же торопливо отозвались несколько плаксивых голосов…

Приговорили (официально) – как и требовалось: войне быть, денег на войну – выделить…

Началась бесконечная и нудная рутина: кто да что, да куда, да сколько… Составлялись тщательные инструкции и предписания, рисовались заумные планы: «Ернсте колонне марширен, цвайте колонне – марширен следом, обозы – нихт отставать! Сволочь, ист вешать…» Егор не мог найти себе места, похудел, спал часа три-четыре в сутки, пропал аппетит, одолевали непростые думы… Он-то точно знал (из документов, изученных в Учебном центре секретной службы SV): кто из его близких знакомых и близких друзей живым вернётся из первого Азовского похода, а кому – и не суждено. Не про всех, конечно, знал, но про очень многих… Непростое это дело – непринуждённо общаться с живыми «покойниками», а ещё труднее – с теми, про которых ты точно знаешь, что они из этого похода вернутся жалкими и беспомощными калеками. Например, капрал Стрешнев (сын толкового боярина Тихона Стрешнева) – без обеих ног прибудет из-под Азова, а Серёге Бухвостову только правый глаз выжжет – турецкой (сделанной во Франции) коварной гранатой…

«А может, всё и изменится, а? Почему бы и нет? – старательно, с искренней надеждой, вопрошал внутренний голос. – Ведь уже многое случилось – чего не было тогда (на самом то деле?). Степан Одоевский умер года на три раньше – отведённого ему ранее срока. Кавалер Монтиньи. Ещё – всяких разных уродов – десятка три-четыре. А вот генерал фон Зоммер жив – вопреки всем документам историческим… Может, и всё остальное изменится? А ежели ещё и царю подсказать всякого, предостеречь от ошибок фатальных, глупых? То скольким же ребятам хорошим можно жизни сберечь? Сколько государственных денег сэкономить можно?»