Преодолев центр разлома дубового ствола, Егор осторожно выглянул из-за него, прикрываясь молоденькими дубовыми веточками. В восьми-девяти метрах от покалеченного лесного великана вокруг большого и жаркого костра сидели трое: Швелька – его лучший и самый способный сотрудник, практически – «доверенное лицо», и двое здоровенных мужиков – матёрых, с лицами, не заслуживающими никакого доверия: сплошные кривые шрамы, рваные ноздри, холодные и страшные глаза. Бугаи такие – полностью отвязанные…
Швелька, давясь и перхая, выцедил до дна оловянный стаканчик с какой-то неизвестной жидкостью, браво крякнул, отставил стаканчик в сторону, несколько раз подряд громко икнул.
– Как всё получилось? Да этот Александр Данилович оказался полным дурнем, бестолковкой обычной. Не, сперва-то я думал, что он – из настоящих псов, вмиг меня выведет на чистую воду и прикончит самолично… Чего-чего, а в этом он – дока. А потом смотрю, а он всякое враньё принимает за чистейшую правду, да ещё и денег платит за это. Ну, и давай его старательно грузить всяким разным. Опаньки, а он мне верит! Короче говоря, я теперь у него хожу в верных помощниках! Правда, этот мерзкий старикашка Вьюга что-то подозревает, копает под меня старательно…
– Может, мы этого Вьюгу – того, по-тихому… – предложил один из «бывалых», резко проведя по своему горлу длинным грязным ногтем большого пальца.
– Не стоит! – презрительно скривился Швелька. – Учишь вас, сиволапых, учишь, а толку никакого… Всё – прирезать или дрыном вмазать сзади по башке! Мы сделаем по-другому. По-умному. Завтра, сразу после утренней трапезы, они все уезжают на Переяславское озеро – кататься на построенном корабле, там и пробудут с неделю, а то и поболе. И Пётр уезжает, и Меньшиков, и генерал. А Зотов со Стрешневым и Голицыным как раз в Москву собрались – по делам денежным, ефимок выпрашивать у правительницы Софьи… Так что, считай, я в Преображенском останусь за самого главного. Вот слушайте сюда. Завтра, на самом закате, я сниму кобелей от северного забора, пролезете через лаз, где доски отгибаются в сторону, я вам показывал на той неделе… В светёлке, что сразу за луковой башенкой, я оставлю круглое окошко открытым. Влезли, сразу направо – там молельня. Мощи Святые заберите – они в золотой оправе, а ларец, где они хранятся, сам весь в самоцветах чудных, денег стоит немалых. Зотыч сказывал, что, мол, целых триста пятьдесят рублёв… Иконы берите только те, что висят на дальней стенке. Ясно? В коридоре за дверью – сундучок стоит, и его прихватите с собой. Что там? Не знаю. Но старая царица, Наталья Кирилловна, очень уж им дорожит. Потом там вещи Вьюги разбросайте – вот его войлочный колпак, пояс, фляга…
– А ты-то как? – заботливо спросил второй бугай. – С тебя-то не спросят потом?
– Чёрт, чуть не забыл! – долетел до Егора тоненький голосок Швельки. – Подставного с собой обязательно возьмите. Долю пообещайте малую. Как будете уходить через окошко, так сразу его, родимого, и кончайте. Только ножом, чтобы много ударов было – во все места… Ещё с собой возьмите большую флягу со свиной кровищей. Когда будете отходить к забору, то следом лейте кровь. Щедро так лейте! Я потом ножом у себя жилу кровяную открою около плеча, меня и найдут – рядом с мёртвым терпилой. Мол, я воров пытался задержать, одного убил, второго ранил, да и самому досталось, вот душа меня и оставила – на время… Думаю, медаль ещё дадут, да и серебра отсыпят, опять же…
– Голова ты, Швелька, голова! – дружно забухтели бугаи.
Егор резко развернулся и медленно пошёл назад: от поляны к селу Преображенскому вела только одна дорожка, натоптанная Потешными полками, ночью лесом в обход не пойдёшь по доброй воле… Он спрятался за знакомым толстым вязом. Ожидание – дело привычное: пять минут, десять, двадцать, час. Визуально, понятное дело, сугубо на ощущениях…
Ага! Вот где-то вдали послышался весёлый беззаботный свист, это Швелька, довольный жизнью и самим собой, следовал к месту постоянной дислокации. Как только неверный сотрудник прошёл мимо вяза, Егор одним прыжком оказался на просёлке, сильно и резко ткнул костяшками пальцев правой руки предателя в область копчика, в строго определённую болевую точку.
– Ох, ты! – выдохнул Швелька, медленно и плавно опускаясь на колени.
Одна рука крепко обхватила шею молодчика, другая – голову. Резкий рывок, противный громкий хруст… Он просто развёл руки в стороны и спокойно пошёл дальше, тело, негромко стукнувшись о землю, осталось лежать безвольной тряпичной куклой на тропе. Приберутся потом, благо – было кому…
Жалко было Швельку? Безусловно – жалко! Да вот Времена эти… Не любили здесь слабых. В том плане что сжирали тут же, без лишних разговоров, а кости обгладывали добела и выплёвывали…
Егор вернулся к оставленному возку, снял с лошадиных морд уже пустые холщовые мешки, вытащил из земли тормозной штырь, забрался на облучок, громко щёлкнул кнутом. Совершенно не заботясь о тишине, безалаберно и беспечно напевая какую-то глупую песенку, он, ориентируясь только на лунный свет, подъехал к первому кольцу постов (покойным Швелькой и выставленному), громко чихнул.
– Стой! Кто следует? – тут же отозвался слегка испуганный голос. – Назовись, путник! Стрельну же!
Широко улыбнувшись, Егор гордо ответил:
– Царёв охранитель следует!
Ранним-ранним утром – солнце ещё только робко выглядывало из-за линии горизонта, он совершенно беспардонно растолкал крепко спящего Бровкина.
– А, что? Уже отъезжаем? – разволновался Алёшка, старательно протирая заспанные глаза.