– Ладно, посмотрим, что к чему! Порезвимся! – Пётр трижды сплюнул через левое плечо, постучал костяшками пальцев по деревянным перилам, взялся за дверную ручку, широко распахнул дверь…
– Это ты, папенька? – долетел чуть испуганный, нежный голосок Анхен…
Егор самостоятельно запряг Карего в двухместный возок, не торопясь, подъехал к домику Монсов, привязал коня к забору, бесшумно подкрался к приоткрытому окошку, прислушался. Страстные женские охи и стоны, юношеский звериный рык…
«Идёт процесс, идёт, родимый!» – усмехнулся про себя Егор и отошёл обратно, забрался в повозку, настраиваясь на долгое ожидание…
Пётр вышел на крыльцо только на раннем рассвете – розовая нитка зари загадочно и целомудренно теплилась на востоке. В той стороне, где находился Преображенский дворец, на небе висела чёрная-чёрная туча, из которой, время от времени, вылетали узкие жёлтые молнии, басовито и угрожающе гремел гром.
– Ты где, Алексашка? – хрипло спросил царь.
– Здесь я, мин херц, здесь! – предупредительно откликнулся Егор.
– Ну и имечко ты придумал мне, холоп! – довольно хохотнул Пётр, залезая в повозку. – А впрочем, можешь и так называть… Заслужил!
– Что, всё так и было, как я рассказывал?
– Ты даже и половины не поведал! – широко и хищно улыбнулся царь. – Да, занятное это дело, очень даже занятное! Ладно, хватит языками чесать, поехали! Мне спать хочется – как не знаю что… Ты плащи-то догадался захватить? А то – как бы не попасть под дождь сильный!
– Захватил, да и туча уходит в сторону…
Коляска медленно ехала через поля, заросшие густым разнотравьем, солнышко уже оторвалось от линии горизонта, со всех сторон раздавался весёлый и беззаботный птичий щебет, над крупом коня кружили редкие комарики.
– Ты, Алексашка, у Лефорта ходишь в денщиках? – очнувшись от дрёмы, неожиданно спросил Пётр.
– Да вроде того, помогаю – как умею.
– А ко мне пойдёшь в услужение? Сперва – постельничим, потом переведём в денщики. Так как?
– Так с нашим удовольствием, мин херц! За честь почту! Только ты это, мин херц, с господином Францем договаривайся сам!
– Договариваться? Царям по чину не полагается договариваться! Прикажу, пусть только попробует кочевряжиться, немчура худосочная, по плечи вобью в землю! А ты что же, оружия никакого не прихватил с собой? Вот люди лихие появятся, чем своего царя защищать будешь?
– А вот этим! – Егор глазами указал на ровный, хорошо оструганный берёзовый дрын: сантиметра четыре с половиной в диаметре, длиной – один метр сорок сантиметров, заостренный с двух сторон. – Хорошая вещь – в умелых руках!
– Ну-ну, – недоверчиво проворчал царь, снова погружаясь в тяжёлый сон…
Повозка выехала на высокий холм, сильно запахло горелым. Справа от просёлка возвышалась недостроенная крепостная стена: деревянные сваи, переплетённые ивовыми фашинами, по углам – симпатичные башенки, вдоль стены тянулся глубокий ров. А с левой стороны сильно дымилась совершенно непонятная чёрная конструкция, состоящая из трёх рваных глыб-обрубков.
– Мин херц! – Егор невежливо толкнул царя локтем.
– А? Что? – испуганно отреагировал Пётр, бестолково пуча свои круглые глаза.
– Что это такое там, впереди?
– Это? Так крепость моя, стольный город Прешпург. Недостроенная пока, правда.
– Не, про крепость-то я понял. Я спрашиваю вон про ту чёрную штуку, откуда поднимается дым…
– Ничего себе! – Царь был непритворно удивлён. – Святые Угодники! Тут же ещё вчера вечером рос трёхсотлетний дуб! Могучий такой, высокий. Красавец – одним словом… Это что же, его молнией так шандарахнуло?
Велика твоя сила, Господи! Давай, Алексашка, правь прямо к этому месту! Осмотрим всё!
Повозка остановилась в десяти метрах от сгоревшего дерева, Пётр ловко соскочил на землю.
Тут они и появились – выскочили из-за разломанного молнией дуба, где, видимо, и прятались. Двое, по всем внешним признакам и показателям – отъявленные душегубы, бродяги с Большой Дороги – в каких-то совершенно жутких лохмотьях. Один был вооружён стрелецким бердышом, другой умело и привычно держал в руках классический кистень.
– Назад! – истошно закричал Егор, взял в руки свой заострённый дрын, выскочил из коляски, невежливо схватил Петра за шиворот, отшвырнул себе за спину.
– Ой, лихо мне! Ой, убивают! – жалостливо причитал царь, опускаясь на землю и обнимая приступок возка.
– Не сцы, лягуха! – подбодрил Егор, ловко вертя дрыном над головой. – Прорвёмся, не впервой! Подходи, корявые!
Если честно говорить, то было страшновато: хоть он и умел многое – касаемо боя рукопашного, но кто их, этих тутошних, знает? Вдруг они тоже обучены каким-то своим, хитрым и коварным примочкам? Первый бой, он и есть – трудный самый! Дальше всё уже должно легче пойти – по дорожке накатанной…
– Деньги давай, боярин! – завизжал один из нападавших, широко размахнулся кистенём и бросился вперёд.
Егор легко ушёл в сторону, сделав резкое колющее движение навстречу противнику, раздался страшный вопль, полный дикой боли. Пируэт, блок, отбивающий в сторону бердыш, качественная маваша-гири – в грудь второму нападавшему, поворот, новый колющий удар, новый крик боли…
Потом он и сам искренне удивлялся такой своей невиданной ловкости и удачливости: нападавшие-то мужики были больно уж здоровы, да и, судя по всему, опытны – по-настоящему…
«От страха, видимо, ты и совершил-то геройство беспримерное!» – подытожил с лёгкой издёвкой вредный внутренний голос.
Через семь-восемь секунд два человеческих тела мирно лежали на зелёной травке: одно – непреложно мертвое, второе – умирающее, с берёзовым дрыном в солнечном сплетении.